Неточные совпадения
Диомидов выпрямился и, потрясая руками, начал говорить о «жалких соблазнах мира сего», о «высокомерии разума», о «суемудрии науки», о позорном и смертельном торжестве плоти над
духом. Речь его обильно украшалась словами молитв, стихами псалмов, цитатами из церковной литературы, но нередко и чуждо в ней звучали фразы светских проповедников церковной
философии...
— XIX век — век пессимизма, никогда еще в литературе и
философии не было столько пессимистов, как в этом веке. Никто не пробовал поставить вопрос: в чем коренится причина этого явления? А она — совершенно очевидна: материализм! Да, именно — он! Материальная культура не создает счастья, не создает.
Дух не удовлетворяется количеством вещей, хотя бы они были прекрасные. И вот здесь — пред учением Маркса встает неодолимая преграда.
— «Западный буржуа беднее русского интеллигента нравственными идеями, но зато его идеи во многом превышают его эмоциональный строй, а главное — он живет сравнительно цельной духовной жизнью». Ну, это уже какая-то поповщинка! «Свойства русского национального
духа указуют на то, что мы призваны творить в области религиозной
философии». Вот те раз! Это уже — слепота. Должно быть, Бердяев придумал.
«Боже мой! — думал он, внутренне содрогаясь, — полчаса назад я был честен, чист, горд; полчаса позже этот святой ребенок превратился бы в жалкое создание, а „честный и гордый“ человек в величайшего негодяя! Гордый
дух уступил бы всемогущей плоти; кровь и нервы посмеялись бы над
философией, нравственностью, развитием! Однако
дух устоял, кровь и нервы не одолели: честь, честность спасены…»
В основании
философии, которая принадлежит царству
Духа, а не царству Кесаря, лежит пережитый духовно-религиозный опыт, а не только опыт Кьеркегора и Ницше, как хочет Ясперс.
Дух тевтонской гордости пропитал всю германскую науку и
философию.
Познание Истины, к которому стремится
философия, невозможно через отвлеченный разум, оперирующий понятиями, оно возможно только через духовно целостный разум, через
дух и духовный опыт.
Никакая
философия истории, славянофильская или западническая, не разгадала еще, почему самый безгосударственный народ создал такую огромную и могущественную государственность, почему самый анархический народ так покорен бюрократии, почему свободный
духом народ как будто бы не хочет свободной жизни?
Смотришь, уж и примчался к концу; вот уж и вечер; вот уж заспанный слуга и натягивает на тебя сюртук — оденешься и поплетешься к приятелю и давай трубочку курить, пить жидкий чай стаканами да толковать о немецкой
философии, любви, вечном солнце
духа и прочих отдаленных предметах.
Опыт
философии одиночества и общения», «
Дух и реальность.
Сравнительно недавно, уже в изгнании, я написал вновь
философию свободы под заглавием «
Философия свободного
духа» (по-французски заглавие было лучше: Esprit et liberté [«
Дух и свобода» (фр.).]).
Я написал: «
Философию свободного
духа» (по-французски лучше названа: «Esprit et liberté»), «О назначении человека.
Но
философия моя была, как теперь говорят, экзистенциальна, она выражала борения моего
духа, она была близка к жизни, жизни без кавычек.
Его религиозная
философия проникнута
духом человечности, но она внешне выражена слишком холодно, в ней присущая ему личная мистика рационализирована.
Но его учение о свободе, положенное в основу его
философии и его богословия, возможно было только после учения об автономии, о свободе
духа Канта и немецкого идеализма.
Вл. Соловьев, который не любил Толстого, сказал, что его религиозная
философия есть лишь феноменология его великого
духа.
Из профессоров Духовной академии самый оригинальный и замечательный мыслитель — Несмелов, по
духу своему религиозный философ, а не богослов, и он делает ценный вклад в создание русской религиозной
философии.
Мысли его были направлены против
философии истории Гегеля, против подавления человеческой личности мировым
духом истории, прогрессом.
Русская религиозная
философия особенно настаивает на том, что философское познание есть познание целостным
духом, в котором разум соединяется с волей и чувством и в котором нет рационалистической рассеченности.
Он видел эту необходимость, эту власть вещественности над
духом и в языческих религиях, и в католичестве, и в западном рационализме, и в
философии Гегеля.
Философия не может быть ни отвлеченно-интеллектуалистической, ни отвлеченно-волюнтаристической, она должна быть
философией конкретного
духа, в которой нет уже рассечения, в которой восстановлена цельность.
Вся германская
философия заражена
духом небытия, бытие боязнью, антиреализмом.
Где нет свободы, где свобода рационализируется, где свобода тонет в пантеистическом океане, где свобода истолковывается в
духе теософической эволюции, где свобода заколдована в магии естества, там нет подлинной мистики, там
философия сбилась с пути.
Философия должна быть свободной, должна искать истину, но именно свободная
философия,
философия свободы приходит к тому, что лишь религиозно, лишь жизни цельного
духа дается истина и бытие.
Мы же хотели бы возвратить
философии полнокровность, приобщить ее к
духу жизни, т. е. окончательно освободить ее от всякой схоластики.
Должна быть создана новая
философия тождества, по
духу родственная шеллинговской, но обогащенная всеми новыми завоеваниями.
Скорее можно было бы назвать схоластикой отвлеченную
философию и современную гносеологию, так как они порвали с
духом жизни, жизни себя противопоставили.
Религиозная
философия должна победить и гносеологическую схоластику, и теологическую схоластику, т. е.
дух жизни должен победить всякий отвлеченный рационализм.
Сознательный переход от отвлеченной
философии самодовлеющего рассудка к конкретной
философии целостной жизни
духа, не
философии чувства, а
философии органического
духа, раскрывает возможность положительного решения проблем реальности, свободы, личности.
Новым, не рационалистическим
духом веет также от
философии Бергсона.
Свобода, как и реальная действительность, иррациональна для рационалистической, интеллектуалистической
философии, но постижима для
философии цельного
духа.
— Апостол Павел говорит: на учения странна и различна не прилагайтеся. Конечно, если чернокнижие, буесловие или
духов с того света вызывать, как Саул, или такие науки учить, что от них пользы ни себе, ни людям, то лучше не учиться. Надо воспринимать только то, что бог благословил. Ты соображайся… Святые апостолы говорили на всех языках — и ты учи языки; Василий Великий учил математику и
философию — и ты учи, святый Нестор писал историю — и ты учи и пиши историю. Со святыми соображайся…
Я еще здесь предположил темную наслышку о результатах
философии, хотя и нельзя угадать, что именно допрашивающие разумеют под абсолютным,
духом и проч.; но более отважные дилетанты идут дальше; они делают вопросы, на которые решительно нечего сказать, потому что вопрос заключает в себе нелепость.
„Жизнь — болезнь
духа! — говорит Новалис [Новалис (наст. имя Фридрих фон Харденберг, 1772–1801) — немецкий поэт, один из создателей школы"иенского романтизма", автор"Гимнов к ночи"с их культом смерти.]. — Да будет сновидение жизнью!“ Другой писатель, Тик [Тик Людвиг (1773–1853) — немецкий писатель-романтик.], вторит ему: „Сновидения являются, быть может, нашей высшей
философией“. Эти мысли тоже неоднократно повторены русской литературой последних годов.
Особенно показателен в этом отношении Гегель, для коего религия обозначает лишь ступень, и не самую высшую, в самосознании
духа, и потому она преодолевается в
философии.
С. 306–309.] западного типа, религиозно-соотносительное, а до известной степени и эквивалентное в тоносе [Тонос — букв.: напряжение, в переносном смысле «сила»; понятие стоической
философии, означающее напряжение, интенсивность космического
духа (пневмы).] своем нашему русскому хлыстовству.
Потому-то «чистая»
философия, притязающая на решающий голос и в вопросах религиозного сознания, столь естественно приходит к отрицанию ипостасности Божества, видя в ней лишь недозволительный антропоморфизм или психологизм (наиболее воинствующими здесь являются представители «
философии бессознательного» — Гартман и Древе [Вот какими аргументами возражает Древе против личного характера Божества: «Индивидом
дух называется в· конечной своей ограниченности и определимости материальным организмом…
Ведь религиозная вера и мифотворчество не может же быть упразднено в своей области какой-либо философемой, и религия существует с большим достоинством вне всякой
философии, нежели с несвободной, а потому и неискренней
философией, которая как будто хочет показать своей «апологетикой», что сама религия нуждается в апологии, задача апологетики, возомнившей себя религиозной
философией, есть поэтому вообще ложная задача, одинаково недостойная и религии, и
философии, ибо в ней соединяется отсутствие религиозной веры и свободного философского
духа.
Вообще «
философия» в отвлеченном, а потому и притязающем на абсолютность понимания — рационалистический имманешизм в отрыве от цельности религиозного
духа, есть специфически германское порождение, корни свои имеющее в протестантизме.
Это сочинение в наших глазах является самым важным для понимания
духа кантовской
философии, ее интимного религиозного мотива, но оно задумано им не как особая «критика», что для Канта и характерно, но лишь как систематическое применение выводов трех критик к христианской догматике.].
Различие между «положительной» религией и
философией принципиально стирается в глазах Гегеля потому, что «не могут существовать два разума и два
духа, не может существовать божественный разум и человеческий, божественный
дух и человеческий, которые были бы совершенно различны между собою.
Нахождение, живое приобщение к Истине явилось бы тем самым и преодолением
философии, ибо сама
философия проистекает из той расщепленности бытия, его неистинности, при котором мышление оказывается обособленной областью
духа, — «отвлеченным».
Отсюда известное воззрение Гегеля, выраженное им уже в «Феноменологии
духа», что
философия выше религии, ибо для нее в совершенной и адекватной форме логического мышления ведомы тайны Бога и мира, точнее, она и есть самосознание Бога.
Новейшая германская
философия также отличается идеалистическим отвержением подлинной телесности, которая понимается лишь как трансцендентальная схема чувственного опыта или его неразложимый остаток; в спиритуалистических же системах
философии, типа Лейбница или Лотце, она истолковывается исключительно в терминах
духа, как его состояние, т. е. сама по себе тоже объявляется иллюзией.
Такова предельная интуиция религиозного самосознания и исходная аксиома веры, которая приемлется или отвергается в глубочайших недрах целостного религиозного
духа до всякой рефлексии и ранее всякой
философии; последняя лишь выявляет и осуществляет разные возможности, заложенные в уже принятом решении, дает ему философскую транскрипцию.
Интуиция о трансцендентности
духа по отношению ко всем своим определениям или продуктам лежит и в основе
философии творчества у Н. А. Бердяева (цит. соч.). но и он видит недостаточно различие между образом и Первообразом, между беспредельным творчеством человека на основе софийности и абсолютным божественным творческим актом.
Водопьянов ловко подбирал доводы к своим положениям; история гражданская и библейская давала ему бездну примеров участия неизвестных нам сил в делах смертных, причем он с удивительною памятливостью перечислял эти явления; в
философии разных эпох он черпал доказательства вечности
духа и неземного его происхождения; в религиях находил сходство со спиритскими верованиями.
Так изначально определились внутренние двигатели
философии: примат свободы над бытием,
духа над природой, субъекта над объектом, личности над универсально-общим, творчества над эволюцией, дуализма над монизмом, любви над законом.
Философия этой книги сознательно личная, в ней говорится о человеке, о мире, о Боге лишь то, что я увидел и пережил, в ней философствует конкретный человек, а не мировой разум или мировой
дух.
И
философия истории, в конце концов, всегда или натуралистическая, хотя и пользуется категориями
духа, или эсхатологическая.